Виктор Шендерович
Вот вы не знаете, какая она была красавица в молодости, Лера Новодворская! А я видел ее выпускную студенческую фотографию - в день, когда провожал в эмиграцию Женю Арье (они учились вместе на медицинском).
Те, кто пытками в казанской психушке превратили ее в полу-инвалида, и те, кто промолчал в тряпочку весь репрессивный "совок", стали потом новой российской элитой - и совместным образом, до конца ее жизни, иронически проусмехались в ее адрес. В этой общей иронической усмешке принимали участие и многие новейшие демократы из школы real-politik: Лера, ну что c нее взять. Экстремистка! А она, среди всей этой двусмысленной гнили, многие годы оставалась невероятным эталоном чести. И поразительной, герценовской силы публицистом. А ее неприятие зла было поистине шекспировской силы...
Мы еще просто не в состоянии понять, кто жил среди нас и кого мы потеряли сегодня.
Лера, как же без Вас?
Лера, Лера… Ну куда же Вы? Как же без Вас? Почему не позвонили, не сказали, что плохо? Почему, Лера? Мы же жизнь прожили вместе – 331 номер, 7 лет и 6 месяцев, и в каждом – Ваша колонка. И как теперь?
Она прожила страшную жизнь. Трижды судили, дважды сидела в тюрьме КГБ «Лефортово», два года страшной казанской «специальной психиатрической больницы», 17 административных арестов… Она прожила такую жизнь, какая уготована в нашем Отечестве человеку, который посвятил себя борьбе с режимом.
На алтарь этой борьбы она положила все: молодость, здоровье ( о диких уколах в психушке, в которой ее лечили от антисоветизма и веры в права человека, она помнила всегда), любовь, простое женское счастье, возможность иметь детей.
Она прожила невероятно счастливую жизнь, потому что увидела крах коммунистической идеологии и империи зла – СССР; потому что при всех ее странностях, ее любили, а если и не любили, то безусловно уважали люди самых разных краев российской политики. Она была не просто читаема – многие открывали журнал именно с ее колонки, ее обсуждали, ее цитировали, на нее ссылались. Ее признали — как человека идеи и интеллекта, как несгибаемого борца, порой пристрастного, порой даже близорукого в отношении политиков, которые взгляды ее разделяли, но для которых мораль была за пределами их понимания – она им это прощала, не ожидая от них, да и от многих, что им известна та планка, которая для нее была абсолютна.
Нельзя предать.
Нельзя пойти против своих взглядов.
Нельзя продаться.
Нельзя стучать.
Нельзя скурвиться ради пайки.
Нельзя забыть, за кого и против кого ты борешься.
Нельзя прекратить бороться.
Наблюдая за разными перипетиями внутри и вокруг The New Times, она говорила: «Меня отсюда вынесут только вперед ногами».
Она жила в мире абсолютов, ни на йоту не снижая планки.
Для себя.
Она писала о писателях, поэтах, художниках - Ахматова, Фейхтвангер, Набоков, Гоголь – 331 колонка, не перечислишь, о событиях и поворотных датах истории. И она всегда писала об одном – о России, которой отдала себе без остатка, которую любила, как мать любит бесконечно грешащую дочь: и бросить нельзя, и принять такой, блудливой, падкой на злато и сильных, насилующих ее мужиков – никак не возможно. Она хлестала эту блудницу по щекам наотмашь, она кричала ей: «Зачем ты поклоняешься идолам? Почему не видишь свет?», она ненавидела ее за слабость и пороки и любила, потому что иначе не могла — другой любви она не знала, и потому что ей отдала свою жизнь.
«Женечка, — звонила она в пятницу вечером. — Вы не против, если я напишу о…» — «Господи, Лера, да о чем хотите…»
«Женечка, так я пойду?» – спрашивала она в понедельник около шести: после летучки, на которую она почти всегда приезжала, и если приезжала, то всегда делала обзор номера («пять с плюсом», — говорила она, просто «пять» означало, что мы выпустили совершеннейшее дерьмо) — Лера писала за своим столом колонку — писала от руки, компьютер для нее так и остался Терра инкогнита. — «Колонку я сдала. Так я пойду?». — Конечно, Лера, спасибо». Она стояла, держась за стену и тяжело дыша: между нашими кабинетами было метров десять.
Потом она, опираясь на руку своего водителя , сильно хромая, переваливая свое большое тело с одной больной ноги на другую, шла к двери, дальше ей предстояло пройти вниз 4 длинных пролета… (Лера, Лера, простите меня: мне так было каждый раз стыдно, что Вы мучаетесь поднимаясь и спускаясь пешком. Я искала помещение с лифтом. Из-за Вас, прежде всего, искала. Лера, не успела. Простите меня.)
Она была человеком энциклопедических знаний — читала с 5 лет, русскую литературу знала как никто другой — цитировала по памяти и редко когда ошибалась. Легко переводила с французского и итальянского — как-никак училась, пока не выгнали (в 1969 году) за организацию подпольной антисоветской студенческой группы и, главное, за брошенные ею с балкона Большого театра антисоветские листовки (5 декабря 1969 года — в день брежневской Конституции), в институте иностранных языков им. Мориса Тореза.
Она была категорична, резка в оценках, не знала полутонов. Она была по-своему гениальна , отторгала и одновременно притягивала к себе самых разных людей.
Она была единственной в своем роде, исключительной, непохожей ни на кого вокруг. Она была и останется великим борцом за свободы человека и за счастье своей непутевой, как она считала, Родины.
Валерия Ильинична Новодворская, 17 мая 1950, Барановичи – 12 июля 2014, Москва.
Лера, Лера… Как же без Вас?
12.07.2014
Евгения Альбац, главный редактор The New Times
Оригинал
Константин Боровой - Видео на канале с Валерией Новодворской
ПЛЕЙЛИСТ
Лев Рубинштейн
Друзья и коллеги.
Мне вот что захотелось сказать на ночь глядя.
Мы все оказались в ситуации, когда почти все виды творческой энергии преобразовались волею исторических обстоятельств в энергию сопротивления. (Я сначала написал слово «сопротивление» с прописной буквы, а потом передумал. Надеюсь, понятно, почему).
Этот вид энергии нам всем хорошо знаком, потому что, строго говоря, любой творческий процесс именно этой-то энергией и питается. И каждый из нас знает, что для художника существование в условиях катастрофы – это существование естественное и по-своему комфортное.
Стратегию сопротивления каждый выбирает сам – в соответствии с персональным темпераментом, с особенностями собственной поэтики, почерка, походки.
Но сопротивление – по крайней мере в моем понимании - это не горящие глаза, не сжатые челюсти, не раздувающиеся ноздри, не сжатые в карманах кулаки. Зачем нам хмурить бровки, выпучивать глаза и обвязываться разноцветными ленточками. Мы, слава богу, работаем от сети, а не на просроченных батарейках китайского производства. Мы, слава богу, мировая культура, а не какая-нибудь очередная луганская народная республика.
Сопротивление – это веселое и азартное занятие для людей, твердо знающих, что и Бог не фраер, и история не шлюха. Мы должны быть веселы и снисходительны, потому что мы правы.
А если мы что-то и платим, то это ведь такая чепуховая плата за немыслимое счастье знать друг друга, гордиться друг другом, читать, слушать, видеть друг друга.
Доброй ночи всем.
+ Публикации Валерии Новодворской
ПЛЕЙЛИСТ
ЛЕРА
Лера ушла.
Невозможно представить ее "Валерией Ильинишной". Для меня, для моих молодых сотрудников младше ее раза в три, она была просто Лерой.
Они возмущались ею, критиковали ее, смеялись над ней - и восхищались.
Восхищались ее целеустремленностью, жизнерадостностью, бесстрашием и образованностью.
Лера исподволь учила их быть самим собой, не бояться ни черта, ни дьявола, ни главного редактора.
А еще она обожала поговорить, посоветоваться, повыспрашивать, почувствовать тонкости. Но всегда настаивала на своем, если была в этом уверена.
Мы спорили, ругались, мирились и снова спорили. Мы жили.
Как же ты ушла, Лера? И кто это будет делать вместо тебя? Нехорошо это, неправильно.
И она бы ответила - "Сам, Веник. Теперь сам"
Алексей Венедиктов
