Деградация: Цена жизни — ноль / Фабрика Пыток в российских тюрьмах

Цена жизни — ноль. Страшная история, поражающая своей обыденностью. Одинокий человек без определенных занятий и места жительства, арестованный ментами для «галочки», погиб в СИЗО от избиения и равнодушия. Тверской суд осудил за его гибель на 9 лет бывшего сокамерника, который заявляет о своей невиновности. Его поддерживают правозащитники. Они уверены: настоящих виновников следует искать среди сотрудников и врачей Матросской Тишины

В сентябре Мосгорсуд рассмотрит кассационную жалобу Игоря Гершковича, осужденного за смерть в тюрьме Сергея Щербакова. История эта началась так.

Сергея Щербакова, человека без определенного места жительства и рода занятий, задержали 14 мая 2008 года при попытке кражи бутылки водки из магазина «Перекресток» на Краснопрудной улице. Через три месяца, 20 августа 2008 года, он скончался в хирургическом отделении СИЗО «Матросская Тишина» от разрыва селезенки.

Следственным отделом СК по Преображенскому району по факту смерти было возбуждено уголовное дело: «В неустановленное время, в неустановленном месте, неустановленным лицом Щербакову были нанесены телесные повреждения, от которых он скончался…»

Дедушка для битья

Через 1,5 года обвинение в избиении Щербакова было предъявлено Игорю Гершковичу, осужденному 14 апреля 2008 года к 8 годам лишения свободы за мошенничество.

«В приговоре сказано, что Игорь похитил 10 млн 990 тыс. рублей со счета в Банке ВТБ 24, — рассказала The New Times его мать Людмила Овсянникова. — Спустя полтора года ему предъявили обвинение в избиении Щербакова, которого он никогда в глаза не видел. Я точно знаю, что сын с Щербаковым в камере не сидел».

В распоряжении The New Times оказались материалы уголовного дела, из которых становится понятно, что могло произойти с Сергеем Щербаковым в тюрьме. В начале июня 2008 года его поместили в Бутырскую тюрьму, сначала в общую камеру, а потом в терапевтическое отделение: заключенные на обходе пожаловались врачу, что дед ничего не ест, совсем исхудал и не встает с постели. Начальник терапевтического отделения медчасти «Бутырки» Алексей Агеев осмотрел прибывшего, обнаружил у него увеличенную печень и заподозрил сразу несколько диагнозов: сахарный диабет, рак желудка, туберкулез легких. 9 июля он написал рапорт вышестоящему начальству: Щербакова следует перевести в больницу Матросской Тишины для обследования и лечения. 15 июля ему сделали флюорографическое обследование — туберкулеза не выявили. А 22 июля Щербаков еще больше ослабел, перестал есть, и было решено его экстренно госпитализировать. В больницу Щербакова вывезли только 25 июля.

Согласно медицинским документам, при поступлении в больницу Матросской тишины у Щербакова не обнаружили никаких телесных повреждений. Он жаловался лишь на тошноту и слабость. Но 4 августа на рентгене врачи увидели, что у заключенного многочисленные переломы ребер. Как они образовались? Щербаков молчал, на избиения не жаловался, и врачи нарушили порядок, установленный в тюрьме: они обязаны сообщать начальнику СИЗО о том, что у заключенного обнаружены телесные повреждения. В подобном случае возбуждается уголовное дело, опрашиваются сотрудники и сокамерники. Этого сделано не было. Почему?

„ Начальник оперчасти Матросской Тишины угрожал мне, что меня выпишут из больницы, если следователь останется недоволен моими показаниями ”

«Этот случай достаточно типичный, — считает член ОНК Москвы, правозащитница Любовь Волкова, изучившая материалы дела о смерти Щербакова. — Врачи не стали бить тревогу, потому что речь шла о пациенте — этаком дедушке для битья, бомже вонючем, никому не нужном, без родственников, без связей. Я вполне допускаю, что при поступлении в СИЗО «Матросская Тишина» его могли избить сотрудники, которых он раздражал. А врачи «прикрыли» своих коллег, потому что были уверены, что им все сойдет с рук. Так и произошло: после смерти Щербакова врачу, не подавшему рапорт, всего лишь объявили выговор. Тем более это случилось за год до гибели Магнитского, когда на тюремную медицину еще особого внимания не обращали».

4 августа Щербакову была проведена операция — вставили дренаж в плевральную область. В таком виде 11 августа его возили на суд. После этого ему стало резко хуже, и 20 августа он умер от разрыва селезенки.

Эксперты, проводившие комплексную судебно-медицинскую экспертизу, установили, что врачи Матросской Тишины «не выполнили необходимые при имевшейся патологии обследования, которые позволили бы им диагностировать травму селезенки и предотвратить кровотечение, послужившее непосредственной причиной смерти». Вывод экспертов: «Имевшаяся у Щербакова травма груди и живота не относится к несовместимым с жизнью. При своевременно установленном правильном диагнозе и адекватном лечении больного благоприятный исход заболевания был возможен. Между дефектами обследования пациента, а как следствие — лечением и смертью Щербакова С.М. прослеживается причинно-следственная связь». Эксперты также указали, что Щербакову переломали ребра не ранее чем за 10 дней до проведения рентгена. То есть уже после его перевода в больницу Матросской Тишины. Эта экспертиза была закончена в феврале 2009 года. Выходило, что к ответственности следует привлекать врачей и сотрудников СИЗО, выяснять, кто его там избил, а затем неправильно лечил. Но дело повернулось совершенно иным образом.

Бардак в Бутырке

Сыщики начали разрабатывать версию о том, что Щербаков был избит в Бутырской тюрьме сокамерниками в июле 2008 года и от этих побоев скончался. В октябре 2009 года в Матросскую Тишину из колонии привезли Игоря Гершковича, которому и предъявили обвинение в избиении Щербакова. Тогда же из колонии в СИЗО вернули и другого заключенного, Михаила Белова, осужденного за двойное убийство. Белов был одним из трех соседей Щербакова по камере в Бутырке. Он и дал нужные для следствия показания: «Между Гершковичем и дедом произошел конфликт и тот ударил Щербакова в живот два раза».

«И на следствии, и на суде Белов давал противоречивые показания в отношении моего подзащитного, — утверждает адвокат Владимир Шанц. — Во-первых, он говорил, что Гершкович находился в 713-й камере вместе с ним и с Щербаковым. Это ложь. В деле нет ни одного документа, который бы это подтверждал. Во-вторых, Белов называл разное время избиения: то это произошло ночью, а то в 23.00–24.00. Конкретной даты конфликта он также не помнил».

Начальник терапевтического отделения «Бутырки» Алексей Агеев заявил на суде, что Гершкович в июле 2008 года в 713-й камере не содержался. Там кроме Белова содержался еще некто Михаил Соломатин, но он на следствии говорил, что об избиении Щербакова узнал от Белова, а сам ничего не видел. Еще одним свидетелем обвинения стал Алексей Зубаков, который содержался в соседней, 712-й камере.

По рассказам заключенных, между 712-й и 713-й камерами было сквозное отверстие в стене на уровне верхней шконки. Туда прятали мобильный телефон, передавали из камеры в камеру брагу, которую гнал Белов.

Из показаний Зубакова в Тверском суде 1 июня 2011 года: «Не помню точно, но в период с 10 по 15 июля 2008 года в два-три часа ночи я услышал шум из камеры 713. Я слышал голос Игоря Гершковича, хлопки, голос Белова. Потом Белов через отверстие сообщил мне, что Гершкович избил Щербакова. Потом Гершковича сразу перевели из этой камеры».

«Лживые показания Зубакова в приговоре суда противопоставлены всем учетно-регистрационным документам СИЗО «Бутырка», — говорит адвокат Шанц. — Исходя из «Постовых ведомостей», в которых ведется учет заключенных, следует: с 10 по 16 июля 2008 года в камере 713 содержались трое заключенных, и Гершковича там не было».

Следователи же не доверяют учетно-регистрационным документам СИЗО. По всему обвинительному заключению красной нитью проходит мысль о том, что в Бутырке царил бардак, учетные документы содержат «недостоверные и противоречивые сведения». Поэтому следует доверять показаниям рецидивиста-уголовника Белова, а не сотрудникам Бутырки.

Из обвинительного заключения: «…следствие делает вывод, что недостоверные данные о перемещениях по камерам носят в названном СИЗО характер системы и не могут служить основанием о том, содержалось или нет то или иное лицо, в том числе и обвиняемый Гершкович в конкретной камере и в конкретные дни…»

Под давлением

Мать Игоря Гершковича уверена,
что ее сына оговорили: он не мог
совершить убийства

О том, что на заключенных со стороны следствия оказывалось давление, на суде говорили несколько человек. Так, например, осужденный Владимир Скородумов сказал, что следователь Алексей Долгинов требовал от него признания в том, что до него в 713-й камере сидел Гершкович (Скородумова перевели туда 16 июля, а по версии следствия, Гершкович избил Щербакова между 10 и 15 июля).

«Начальник оперчасти Матросской Тишины угрожал мне, что меня выпишут из тюремной больницы, если следователь останется недоволен моими показаниями», — говорил Скородумов.

Свидетель Аксенов повторил на суде показания, данные им на следствии: «С 8 мая 2010 года по 11 января 2011 года я содержался в Матросской Тишине вместе с Беловым. Он говорил, что его хотели обвинить в преступлении, которое было совершено в Бутырке. А потом сотрудники Матросской Тишины принудили его дать показания против «еврея», то есть против Гершковича, что он и сделал».

Вот такая страшная история, поражающая своей обыденностью. Менты, задержавшие безобидного бомжа для «галочки», обрекли его на мучительную смерть в тюрьме, где по закону его должны были охранять. А там его убили.